Международный день Цыган (продолжение)
Праздник в Таборе проходил и, хорошо, что проходил. Веселье было таким шумным и бурным, что произошедшие события в головах таборчан восстанавливались не сразу. Не один день уходил на это. И не два. Много.
Начинался праздник ровно в полночь.
Накануне, устав от изнурительной предпраздничной годовой подготовки цыгане ложились спать. Кто где. Кто в раскидистом шатре, кто у шатра, кто в старой кибитке, кто в новой кибитке, кто у костра, кто в дремучем лесу, кто в бескрайнем поле, кто на берегу журчащего ручья, кто у подножия величественных холмов, а кто и на старых скрипучих лавках в Хуторской библиотеке. Но, как только петухи кукарекали без десяти двенадцать ночи цыгане вскакивали со своих лежбищ, наряжались и собирались вокруг Большого Таборского Костра. Начиналось гуляние.
Цыгане веселились. Прыгали, бегали и плясали. Кто-то играл на гитаре, кто-то на скрипке, кто-то на нервах окружающих, ННН доставала свою старую расстроенную волынку, которую, в далеком прошлом, ее прадед спиздил у какой-то грязной, бородатой и кривоногой женщины в клетчатой юбке, когда был на севере и начинала ежегодное исполнение своих любимых заунывных песен. Песни бесили всех в Таборе, от чего ННН получала особое удовольствие. Волынку неоднократно отбирали у бабки Негодован и, сначала, просто выкидывали, потом стали надежно прятать в самые потаенные места окружающей местности, однажды, даже привязали к перекати-полю и отпустили, но старая ведьма каждый раз находила свою драгоценную пропажу, дико радовалась, чем приводила цыган в страшную ярость и вновь исполняла на ней свои любимые композиции. Каждый год- одни и те же. Временами ННН замолкала, чтобы промочить горло любимым цыганским грогом и заморить червячка любимыми цыганскими угощениями. В эти моменты все остальные цыгане замирали, наслаждаясь отсутствием звуков хриплого скрипучего песнопения старухи и визжащее-звенящих звуков старой волынки. Через мгновение ННН вновь подносила свои морщинистые губы к инструменту и все становилось по-прежнему.
Все кружилось и вертелось в Таборе, цыганский грог лился рекой, цыгане горланили свои национальные песни, трясли национальными костюмами, юбки и воланы рукавов взлетали все выше и выше, заслоняя собой небо, Табор гулял не жалея сил, еды и голоса. И только одно существо не радовалось в эту ночь, не пело, не плясало, не прыгало радостно через костер, не трясло своими золотыми побрякушками, не пило специфических цыганских алкогольных напитков, не разделяло всеобщего веселья и удовлетворения. Этим существом была Рада Богданович, внучка бабки Негодован. В эту ночь, Рада, не сомкнув ни на секунду глаз, сидела в темном углу старой кибитки и размышляла о сущности бытия. Предмет ее вожделения окончательно и бесповоротно отвернулся от нее и перспектив вернуть его не наблюдалось. Рада была в панике. В голове одна за другой проносились мысли. Рада впервые в жизни сознавала свой провал и полный крах всего того, чем она жила и дышала все эти годы.
А предметом ее отчаянного вожделения был Агафон.
Продолжение следует...