Пчелы постоянно доставали Груню Липовецкую. Та, в свою очередь, доставала всех хуторчан своими рассказами, жалобами и постоянным соплежевательством о том, как ее не любят пчелы, которых в свое время, ради прибыли, завел ее муженек Вениамин. Но никто на Хуторе не верил Груше Филипповне. Мало того, многие считали, что у женщины просто потихоньку едет крыша. Да и внешность жены пасечника оттеняла ее шальное состояние: темные круги под глазами, встрепанные свалявшиеся немытые волосы, неудержимая зевота, усугубляющаяся депрессия и глубокая печаль, нервоз, понижение концентрации внимания на конкретном объекте, возбудимость, забывчивость, непомерная лень, беспричинная усталость, раздражение по пустякам, худоба, бледность, проблемная кожа в области лица, шеи и коленок, аллергия на груди и спине, запоры, метеоризм, усталость, значительное выпадение волос, ухудшение памяти и три бородавки, вскочившие на указательном пальце… Увы, не смотря на все эти ярковыраженные симптомы, жители Хутора не верили в не очень, по их мнению, убедительные рассказы Груни о пчелах и их проделках…
…Последнюю неделю Липовецкой пришлось совсем тяжко. Какая-то жирная, волосатая и наглая пчела по имени Вжик, о которой без конца твердила Груня, решительно захотела ее в конец доконать. Груня бегала по Хутору, от хаты к хате, от огорода к огороду, взывая к хуторчанам и их милосердным сердцам и отзывчивым душам, с мольбой о помощи, покровительстве и защите. Она голосила так, что у Петра Броневого, находящегося в этот момент в библиотеке, которая стояла поодаль Хутора, закладывало уши, а у коня Агафона – Чаплина, на фоне нервной запуганности появились блохи и артрит правого заднего копыта. У всех на Хуторе в этот момент происходил какой то физический катаклизм. У всех, кроме Ленки Хгэрпэс – ей, как всегда, на все было глубоко наплевать, насрать и поебать.
Тих украинский вечер… Остывающий воздух приятно ласкает усталую после трудового дня кожу рук и лица, высыхающие лужи издают свои ароматы, накопленные под лучами жаркого полуденного солнца… И именно в этот вечер, который выпал на пятницу, как обычно, чисто женское любопытство и свобода от важных дел, привели Ленку в Табор, к своему другу, псевдоцыгану Агафону. Делать им как обычно было нечего.
Вдруг, во время обсуждения всех хуторчан и таборян, Агафону вспомнилась странная жительница Хутора, которая постоянно что то говорила про пчел, мед и больную психику. Через несколько минут друзья уже с упоением рассказывали друг другу все, что знали про Липовецкую, ее мужа, пчел, да и просто травили различные байки по теме… Ничего не мешало их приятной и непринужденной беседе. Вдруг, вечернюю тишину состряс долгий и протяжный вопль со стороны Хутора. Вопль зигзагом пронесся по Табору, туша при этом цыганские костры, долетел до Цыганского Магического Бубна, ударился об него и замолк. Агафон и Ленка смотрели друг на друга, не в силах вымолвить ни слова. Придя через несколько минут в себя, Ленка прошептала всего одно слово: «Груня…» Еще через несколько минут, когда уже Агафон стал ориентироваться после нервного потрясения в пространстве, он прошептал в ответ другое слово: «Пчелы…» Когда истекло еще немного времени, друзья посмотрели друг на друга, и их взгляд говорил больше, чем любые слова – они поняли все без слов. Они, и только они должны будут разобраться с этой проблемой, имя которой «Груня и ее пчелы». Не долго думая, Ленка взяла своего друга под загорелые цыганские руки и повела в дом к чете Липовецких, чтобы лично убедиться в том, что же на самом деле происходит в доме, огороде и на пасеке у Липовецких, и действительно ли является правдой то, что говорит Груня всем про своих пчел...
Солнце уже давно склонилось за горизонт, закат догорел, Хутор накрыла беспросветная тьма, петухи, с чистой совестью, прокукорекав, на заднем дворе Груни, ровно пятьдесят семь раз, предупреждая, что толстая часовая стрелка уже перевалила за полночь, прыгнули на свои скрипучие жердочки и, укачивая друг друга, с храпом и улюлюканием забылись до 3 утра нервным и беспокойным сном…
Через час, Лихой и Хгэрпэс были уже в доме пасечника и готовились ко сну…
Ничего не предвещало беды…
Агафон, лишь коснувшись ухом подушки, задремал, а Ленке не спалось. Ленка вообще не привыкла ложиться спать раньше 4-х ночи. Ленка сидела на деревянной табуретке у окна и смотрела на звезды, разглядывая различные созвездия и придумывая новые. Вдруг, из густой травы, росшей под окном Липовецких, Ленка услышала странный, но очень знакомый ее слуху звук «О-оЙ» и, через мнгновенье, увидела белую мордочку почтового тушканчика. Маленький почтальон, как выяснилось позднее, принес Ленке привет от старого рыжего лодочника, который хоть и мог управлять деревянным судном с веслами, но все же больше любил заниматься подсчитыванием денег, за пользование Хуторским плавучим имуществом. Старый рыжий пердун до того достал Ленку, что та даже видеть его не хотела, а так же и слышать. Но, сегодня, Ленка, мечтающая об открытии нового созвездия, забылась и резко выхватила у тушканчика белый клочок бумажки с написанным на нем сообщением. Прочитав его, она решила написать ответную записку. Прикрепив ее к почтовому тушканчику, Ленка легким пинком отправила свой ответ, достающему ее, лодочнику. Между однохуторчанами неожиданно завязалась переписка, результаты которой Ленка еще долго не могла забыть... Ничего не предвещало беды… Если бы ни одно НО.
Утром, как только первые петухи, очнувшись ото сна, прокукорекали сначало 5 раз, потом, добавив 2 кукорека, задумались и прокукорекали еще 3 раза, в результате чего, в конец запутавшись кукарекали до тех пор, пока с кухни не послышались странные звуки. Звуки заставили, только что уснувшую, Хгэрпэс поднять взъерошенную голову и со словами «Да, Блять, что нельзя там заткнуться и дать мне поспать еще чуть-чуть?» перевернуться на другой бок и заткнуть уши пуховой подушкой в белой наволочке, которую пчелы еще не успели загадить (Ленка еще об этом не знала, а Груня, которая уже устала начинать свои дни с того, что начинала менять все постельное белье в хате, просто забыла предупредить гостей о такого рода происшествиях в своем доме).
Агафон, приоткрыв один глаз, был солидарен с Ленкой, но так же перевернулся, заткнул ухо подушкой и заснул новым еще более глубоким сном, ничем еще пока не омраченным.
Как раз в этот момент стояло прекрасное утро, время было около пяти…
Ничего не предвещало беды…
Проснувшись и плотно позавтракав, Вжик, как настоящий вредитель, испытывая острое отвращение и якрую ненависть к жене лесника - Груне Липовецкой, натянул свои полосатые треники, черно-желтую тельняшку и отправился в дом лесника-пчеловода, чтобы поприветствовать его хозяйку - Липовецкую. Пока Вжик летел от своего деревянного улия до деревянного дома Груни, его мозг напряженно работал и придумывал, чем бы сегодня занять Груню, чтобы ей не скучно было жить на белом свете…
Погруженный в свои мысли и задумавшись не на шутку о своей нелегкой работе, Вжик не заметил старый медный таз, который висел на ржавом гвозде на стене хаты Липовецких, и с размаху влетел в него. Резонанс удара оглушил жирную пчелу до такой степени, что Вжик сначала не сразу понял, что произошло, не сразу вспомнил кто он, от куда и что хотел сделать… Но тут, решение проблемы пришло само собой. Злая пчела поняла, что она будет делать утром.
Вжик отлетел на несколько метров и поддав жару, что есть дури, мочи, вкладывая всю свою силу в скорость полета, рванул прямо на таз. Когда предводитель пчел влетел второй раз в таз, противный дребезжащий вибрирующий звук пронесся по окрестностям, проникая через стены в хату, отдаваясь противным эхом по углам комнат…
Пчела вошла в раж. С новым приливом сил от благого дела, Вжик снова и снова отлетал, разгонялся и врезался в таз, добиваясь с каждым разом все более и более противного и громкого звука. Делал оно это до тех пор, пока случайно не налетел жалом на холодный металл. Жало проскрипело так, что в доме задрожали стекла. Злая мохнатая пчела сначала было сама испугалась, но потом сообразила что к чему. Да, ничего не предвещало беды в это прекрасное субботнее утро.
Вжик, приклеился всеми своими лапами, предварительно опущенными в мед, ко дну таза. Нижней частью тела, из которой вылезало жало, он ритмично водил по металлу, издавая звук, который в Таборе бы назвали звуком из преисподней…
Агафон и Ленка проснулись. Уши закладывало. Не слыша друг друга и не понимая, что происходит, друзья смотрели друг на друга испуганными глазами. Быстро одевшись, они вышли на улицу, чтобы разузнать, что же это такое происходит, что же это такое может издавать такие ужасные звуки. Как только их ноги переступили порог дома и оказались на крыльце, во дворе и дома воцарилась резкая тишина, которую нарушали лишь шелест деревьев и противное кукуканье кукушки. Постояв на крыльце, потом побродив по огороду в поисках, Ленка и Агафон не нашли ничего такого, что могло бы издавать этот кошмарный скрежет. Вернувшись в хату, они обнаружили растрепанную Грушу, которая, забившись в угол сидела на полу и, раскачиваясь, повторяла одну и ту же фразу: «Это все он, это все он, я же вам говорила, это все он…». Лихой посмотрел на подругу взглядом, который говорил о том, что Груня не в себе и им пора сматываться. Глаза Ленки поняли все. Подмигнув Агафону в знак согласия, дочь манерных аристократов взяла его за руку, и они не спеша двинулись к выходу, оставляя хозяйку дома Липовецких сидеть в углу и бредить про то, как одна какая-то толстая пчела может издавать звуки, громкость которых можно сравнить с работающим трактором.
Как только друзья скрылись с глаз Вжика, он, отдохнувший, принялся с новым рвением скрести жалом по тазу, получая при этом огромное удовольствие. А Ленка с Агафоном, обсуждавшие по дороге домой приключившееся с ними происшествие, пришли к выводу, что Грунька все брешет про пчелу, и все эти звуки издавать одно насекомое просто не может по природе своей…