Открыл дневник, хрен с ним. Пускай знают, какой я извращенец.


Я слышу: Катя Чехова "Холодно"
Я чувствую: Green Tea

Отредактировал списки избранных и ПЧ.
Простите, если кого обидел, но не думаю, что Вам читать мой дневник действительно надо и интересно...
Особые извинения тебе, Кира...


Я слышу: Janet Jackson "Call On Me (Instrumental)"
Я чувствую: Vanilla

Как-то раз, сестра Татьяна, наводя в Госпитале порядок и чистоту, параллельно стирала белье. Стирала все подряд: простыни, пододеяльники, наволочки, полотенца, слюнявчики и прочее казенное тряпье. Замачивая в металлическом тазу последнюю порцию наволочек, сестра Татьяна думала о том, что как хорошо она провела этот день и как много она сделала сегодня для Госпиталя. Она думала о том, что на небе видят, как она трудится не покладая рук, и что ей за это обязательно, в самом ближайшем будущем, будет послан с небес кусочек счастья, пускай не большой, но уж точно средних размеров...

И все было бы хорошо, если бы под конец рабочего дня, она не услышала громкий стук в прачечную. Вытерев об себя мокрые и мыльные руки, она пошла открывать. На пороге в прачечную стояла сама Ленка Хгэрпэс, которая зашла потрепаться с ней перед сном. Сестра Татьяна особо не поддерживала отношений с Ленкой, ввиду того, что считала ее очень развратной особой. Но, не смотря на свой личностный взгляд в отношении Ленки, сестра Татьяна считала себя девушкой культурной и порядочной, поэтому она сразу же предложила незваной гостье выпить в ее личной больничной коморке чашечку другую зеленого чая. Естественно, Ленка не могла отказать себе в таком удовольствии и согласилась. Девушки заперлись в коморке под лестницей, и при свете тусклой лампочки, которая болталась под потолком и противно скрипела, уселись распивать ароматный (так, по крайней мере, считала сестра Татьяна) горячий чай. Время текло незаметно. Сестра Татьяна настолько увлеклась беседой с Ленкой, слушая и обсуждая ее любовные похождения, что напрочь забыла о том, что у нее еще не все достирано. Допив очередную кружку чая, сестра Татьяна посмотрела на часы и, увидев, что время давно перевалило за полночь, предложила приятельнице разойтись по домам... Девушки собрались, повертелись несколько минут перед зеркалом и с переполненными мочевыми пузырями побрели к выходу. Сестра Татьяна обошла госпиталь, проверила все розетки, выключатели, рубильники, и, убедившись в том, что все в порядке, заперла госпиталь на огромный амбарный замок, ключ от которого она предусмотрительно спрятала у себя в декольте. Перекрестив дверь, она взяла Ленку под руку, и девушки пошли домой, продолжая вести разговор на тему бурной жизни Хгэрпэс...

Госпиталь погрузился во мрак. Полный порядок царил в нем, все было убрано и прибрано, все, кроме таза с замоченным в нем бельем... Ничего не предвещало беды...

Дикий вопль сотряс холодные стены лазарета. Его не выдержала даже старая, пожелтевшая от многих – многих лет, больничная потолочная побелка, и мелким желтым прахом, похожим на просеянный речной песок, осыпалась на пол. От душераздирающего крика сестры Татьяны крысенка содраогнуло, передернуло, заклинило и парализовало. Он, овеянный внезапным страхом и ужасом, так и застыл в позе, в которой пробегал через коридор, искривленной нервной конвульсией. В его ушах стучало и шумело, колотило и долбало, к голове прилила кровь, сердце то билось, то останавливалось с непродолжительными перебоями. Крысенок подумал, что ему настал тот самый момент, который в крысином лексиконе, как и в человеческом, назывался конецпиздец. «Я даже не успел исповедоваться» - молниеносно пронеслась мысль в голове у крысенка, и от этого его страх и ужас усилился еще большемногократно...

Сестра Татьяна не теряя времени даром, мгновенно стянув с себя тяжелый ботинок с силой атлета метнула его в цель. Траектория движения предмета напоминала четкий полуовал. Все замерло, даже мухи-дрозофилы замерли в благоговейном полете, даже воздух замер в своем благоговейном атомно-молекулярном пространстве, даже дыхание сестры Татьяны замерло в ее благоговейных дыхательных путях... Все в азартном напряжении наблюдали за траекторией полета. «Да, это конецпиздец»,- проскочила последняя мысль у крысенка. Через секунду он уже валялся без движения. Сверху к дощатому полу, его прижимал тяжелый армейский "хрустальный башмачок" сестры Татьяны... Мухи-дрозофилы обмерли от страха, воздух содрогнулся, дыхание сестры Татьяны всколыхнулось – крысенок не подавал признаков жизни...

Эта ночь на Хуторе начиналась спокойно. По своему глубокому предназначению, она должна была продолжаться спокойно и спокойно закончиться. Но... Этому не суждено было сбыться.

Дикий, тревожный крик Конопатого Гаврилы раздался на окраине Хутора и, увеличивая свой диапазон, приближался к центральной площади. Бешеный бег Гаврилы тянул за собой шлейф «зажигающихся окон». Хуторяне просыпались, вскакивали с лежанок и выбегали на улицу, в чем мать их... спать уложила, узнать, что случилось. Гаврила беспорядочно бегал от хаты к хате, производя нечленораздельные, никем не понятые крики, пока Пилагее Столичной не пришло в голову вырубить его лопатой. Схватив орудие и с криком: «Да, заткнись ты, наконец, итит твою мать, блять, дай поспать, конопатый педрило!..» побежала за ним. Настигнув его около Студеного колодца, одним легким профессиональным взмахом лопаты, она вырубила его. Тридцать минут Гаврила лежал навзничь. Все разошлись по хатам, громко матерясь, охая и ахая, огни в окнах погасли, и Хутор снова погрузился в глубокий безмолвный сон...

Вдруг, Гаврила вскочил и опять начал орать. С криками: «Сука», «Блять» и «Там труп» побежал к хате Столичных. Услышав доносившиеся издали крики Конопатого Гаврилы, Пилагея, варившая сонную дозу самогонки, вздрогнула от страха. Она подумала, что Гаврила хочет ее либо избить или покалечить, либо просто замочить на смерть. Схватив домашнюю лавку и с криком: «Хер тебе конопатый педрило», она выскочила из хаты ему на встречу...

Две тени, освещенные украинской ночной луной, подобно встречным поездам, неизбежно приближались друг к другу. На пике соприкосновения, Конопатый Гаврила случайно споткнулся, о кем-то неосторожно оброненный ночной горшок, и упал навзничь перед самой Пилагеей Столичной. Не ожидая такого поворота событий, Пилагея испугалась еще больше, чем в хате, когда она просто услышала вопли Гаврилы, и от охватившего ее ужаса, вознесла тяжелую деревянную лавку над головой и резко опустила ее на землю, вложив в этот удар все свои силы, которые были в ее просамогоненном организме. Лавка глубоко воткнулась в землю. Земная кора Хутора, не привыкшая к таким мощным внешним толчкам, дала трещину, которая быстро начала расползаться и углубляться, образовывая овраг, разделяя Хутор на две части – Верхнюю и Нижнюю. В дальнейшем хуторяне так и стали называть – Верхняя и Нижняя части Хутора.

Воспользовавшись минутной паузой и трясучим резонансом Пилагеи, Гаврила резко поднялся с земли. Пилагея, увидев стоячего пред ней Гаврилу (который оказался на три головы ее выше), испугалась еще больше и упала на колени перед Гаврилой, обхватила его ноги руками, уткнулась головой в промежность и стала умолять его о пощаде, пуская при этом сопли, слюни и ветры. Гаврила, напугавшись того, что Пилагея ему что-то может откусить, схватил ее за плечи и резким движением попытался отшвырнуть от себя. Но не тут то было. Пилагея мертвым кольцом обвила его ноги своими сильными мускулистыми, закаленными варкой самогона, руками...

В это время, в хате проснулся, продрал глаза и выглянул в окно, хозяин семейства Столичных, Вальдемар Столичный. Его пропитой глаз уловил стоящего перед окном хаты Конопатого Гаврилу и жену, которая почему-то стояла на коленях пред Гаврилой, обхватывая его ноги руками, трясясь и издавая странные всхлюпывающие и всхлипывающие звуки. Ротоблудие??? Вальдемар подумал, что такого просто не может быть и это все ему снится. Он отвернулся от окна, больно ущипнул себя в трех местах, вскрикнул, вздохнул, икнул, рыгнул и пукнул. Повернулся - та же картина. Он снова не поверил своим глазам. Подбежал к печи, сметая все на своем пути, схватил кочергу, засунул ее в самое жерло печи, за десять минут раскалил ее до красна и яростно прижег себя в трех местах: в руку, в плечо и в бедро. Завопив от боли, вернулся к окну, смотрит – ничего не изменилось, только на лице Гаврилы было еще больше загадочности... В гневе и в бешенстве, обезумев от боли, Вальдемар схватил первое, что попалось под руки, замахнулся, и, что есть дури, запустил это в окно... Звон разбитого стекла привел его в чувство. Он понял, что швырнул в окно самое ценное, что было в его доме, самое дорогое его сердцу и самое родное его душе, то, что приносило ему и его семье хлеб с солью и мед - самогонный аппарат.

Поняв, что он натворил, Вальдемар, одеревенев от горя, впал в кому. Он стоял и остекленевшим взглядом смотрел в окно, как бы провожая улетевшего кормильца...

Тиха украинская ночь... В небе горит луна, освещая все своим бледным прохладным светом... Все окуталось ночной мглой и приятной прохладой, которая спустилась на, изнеможонный жарким полуденным солнцем, Хутор... Во всех хатах уже давно потушен свет, уличные фонари давно уже разбиты и не работают...

Весь Хутор, в эту безмолвную спокойную ночь, был погружен в сон. Ничего не предвещало беды... Ничего... И никого... Кроме него...

Вжик не спал. Он не мог спать. Он готовился. Ответственно. Старательно. Наступил один из самых важных дней в году для Вжика - День Рождения Груни, его самой горячо и страстно любимой жительницы Хутора. И он не мог испортить себе этот праздник...

В голове у толстой мохнатой пчелы, лихорадочно и молниеносно разрабатывалась новая, неповторимая и незабываемая феерическая шоу-программа "BirthdayParty" в несколько действий, которую он специально написал и приготовил для такого события...

Тиха украинская ночь... Ничего не предвещало беды...

Крик Конопатого Гаврилы разбудил Аграфину. Вечерело. Аграфина попыталась пошевелиться. Сначала одной рукой. Потом другой. Потом сначала одной ногой. Потом другой. Но не тут то было - конечности отказывались слушаться. Тогда она попыталась пошевелить телом, попытки чего закончились тем, что она скатилась со стога. Встав с примятых ею колосьев пшеницы, Аграфина чуток постояла, пытаясь найти тесный контакт с землей, после чего на дрожащих ногах шатающейся походкой направилась на Хутор. На полпути Аграфина обнаружила, что на ней нет юбки. «Где мой низ?», - подумала Аграфина и сломя голову поковыляла к стогу. Уже издалека, на расстоянии двух-трех метров, Аграфина увидела на стогу свою юбку. «Как, блять, ее достать?»- подумала Аграфина и стала напрыгивать и наскакивать на стог. Давалось ей это с трудом, потому что у нее не получалось оторвать ноги от земли. Через несколько минут, запыхавшись и выбившись из сил Аграфина пришла в ярость. Свою злость она стала вымещать на стоге. Аграфина пинала его и выдергивала клочки сена, разбрасывая его в разные стороны. Иногда, в порыве гнева, она судорожно запихивала сено себе в рот, слюнявила его и выплевывала назад, на стог. В этот момент она издавала гортанные звуки и выпучивала глаза для пущего эффекта... Через полчаса неравной борьбы со стогом, Аграфина в отчаянии схватила лежащие по близости вилы и метнула их на вершину стога, в надежде сбросить от туда юбку, но вилы воткнулись в юбку и остались там... Плюнув на все, Аграфина разрыдалась... Ей было стыдно возвращаться в отчий дом без юбки... Она завернулась в пластиковый мешок и побрела к бабушке в соседнюю деревню. Путь пролегал через Дивный лес.

Стеная, матерясь, рыдая навзрыд и все больше и больше погружаясь в шоковое состояние, Аграфина плелась неведомо куда сквозь палки, ветки, заросли и поросли Дивного леса, неся несистематизированный бред. В ее мозгу шла напряженная работа мысли. Аграфина перебирала в голове все варианты того, как можно было достать юбку, если бы вилы, не воткнулись в стог, а бумерангом вернулись обратно. Затем, все ее внимание стало концентрироваться на действительных и воображаемых ощущениях во всем теле... Тело болело... Очень... Особенно там, где совсем недавно была юбка... Острые, периодически возникающие, схваткообразные боли сзади при вдохе и выдохе, непрекращающаяся тошнота, резко вздутый напряженный живот, ухудшение общего состояния по сравнению с утром, бледность, холодный пот, отрыжка, газы и постоянное беспокойство насторожила Аграфину. Она заподозрила неладное... Что-то явно было не так... «Нужно немного передохнуть»,- подумала Аграфина, пукнула, охренела от странной боли в районе попы и от внезапно охватившего ее дискомфорта в районе низа живота, пукнула еще раз, убедилась, что боль не покидает ее и состояние все то же - хуевое, стала осматриваться по сторонам. «Куда бы прилечь?», - подумала Аграфина... Орлиный глаз ощупывал взором незнакомую местность из-под полуопущенных век...

Сон смаривал Аграфину... Ноги наливались свинцовой тяжестью, руки опускались, тело обмякивало... Не было больше сил терпеть и стоять. Порыв ветра качнул Аграфину. Не в силах сопротивляться стихии, голова Аграфины откинулась назад... Аграфина, взглянув вверх вдруг поняла , что стоит под раскидистым дубом. Она смотрела на его могучий ствол, на его мощные ветви, на его густую зеленую крону, на его налитые, отливающие бронзой, желуди... Как-то легко и приятно стало на душе Аграфины. Она даже описалась от счастья... Вот то, что она так долго и мучительно искала. Не помня себя от счастья, с задранной назад головой, порванной кофтенкой и обернутая в пластиковый мешок, Аграфина стала забираться на Столетний дуб... Было тяжело... Ее руки исцарапались до крови, ее волосы путались, цеплялись за ствол, секлись, некоторые рвались и выдирались из головы... Вот уже метр проползла вверх по дубу Аграфина, силы почти покинули ее, как вдруг, в лесу раздался какой-то странный шорох, птицы встрепенулись и выпорхнули разом с ветвей, где-то завыли волки, заохали совы, кто-то хрррюкнул, икнул и пукнул... Напугалась Аграфина... И снова описалась... Но вскоре, взяла себя в руки, мобилизовала все ресурсы своего ослабленного организма и с утроенной силой поползла вверх. У Аграфины открылось второе дыхание, в несколько минут она вползла туда, где намертво переплелись ветви Столетнего дуба. Наконец, силы совсем оставили ее, тело мертвым грузом повалилось на ветки, веки опускались все ниже и ниже, боль сзади раздирала ее - беспокойство и опасения за свое здоровье сделали свое дело, Аграфина не стала сопротивляться велениям организма, натянула повыше пластиковый мешок и забылась кошмарным беспокойным сном...

Действующее лицо №6:

Митрофан Натанович Броневой.



Настоящее имя Митрофана - Камаль Сипович Рупеш (Его отца звали - Сипи), но переехав в Россию, а позже на Украину и, поняв, что в холодной снежной стране не очень-то жалуют иностранцев, Митрофан оставил себе имя Митрофан.

Митрофан - молодой человек 25-ти лет от роду. По внешности напоминает Большого Индийского брата, кем собственно и является Петру Ильичу Броневому.

Родился мальчик в Индии.

Митрофан очень хорошо помнит свое детство: помнит, как на его глазах люди переносили на себе болезни: эпидемии чёрной (натуральной) оспы, индийского полиомиелита, индийской кори, индийской краснухи, индийской свинки, индийского птичьего гриппа, индийского бешенства, индийской ветрянки, индийского гепатита (всех букв), индийской жёлтой лихорадки и индийского клещевого энцефалита; помнит: индийские трущобы, индийские касты пластиковых и картонных коробок, индийские дома из пластиковых и картонных коробок, индийскую реку Ганга, протекавшую под пластиковым домом Митрофана (он и его индийская семья принадлежали к индийской зажиточной касте пластиковых домов).

Каждый день, рано утром, Митрофан просыпался от странных нечленораздельных звуков, сквозь дырку в пластиковом доме, служившую Митрофану и его зажиточной индийской семье окном, мальчик наблюдал крадущуюся тень по направлению к берегам индийской реки Ганги. Это были девушки из индийской касты пурпурных чулок - Сита и Кита. Обмотавшись вдвоем в дорогое шелковое сари матери они бодро шагали омывать ноги. Всё раннее утро было слышно, как девочки переговаривались, закатывая сари, как пели благодарные песни воде, как заходили в воду по колено, как пищали от испуга, что потеряли свои ноги.

"О!" - пела Сита - "Солнце еще не поднялось, а я уже стою в водах Ганги и пою песню о ногах тебе моя сестра. Я не вижу своих ног сейчас, а ты сестра разделишь мою скорбь? Где же твои ноги?".

"Алия-ка, нарубити нуфинзора наси (чувствовалась вся скорбь в этих словах, и не нуждается в переводе)"- отвечала Кита - "И я не вижу своих ног сестра. Но смотри-ка" - тут Кита поднимала свою ногу из воды - "Мир к нам не так жесток! Вот моя нога".

Далее текст песни не подлежит переводу, т.к. используется язык одной из древнейших культур. Когда солнце вставало, сестры пели благодарственную песню солнцу и позитиву во всем мире, а после, со спокойствием оправлялись домой, есть вчерашние чапати (лепешка в Индии).

И так каждое раннее утро...

Долго или коротко, но Митрофану надоело слышать песни этих девушек, которые беспокоили его на рассвете, не давая досмотреть прекрасный индийский сон о слонах. Голоса их были так противны, и, были далеко не похожи на соловьиные трели птицы колибри. И вот однажды ранним индийским утром, он прокрался за тенью и затаился в кустах бамбука, ожидая подходящего момента. Маленький да удаленький пятилетний мальчуган, дождался того, когда сестры в очередной раз залезли по колено в реку Ганга, распевая свои песни и выскочил из укрытия. На самом деле он хотел продемонстрировать "неумехам" настоящее чистое пение, которым обладал, но сестры испугались. Одна из них споткнулась, скорее всего это была Кита, упала на руку, подвернула ее и чуть не захлебнулась в воде, она из последних сил подняла свою кучерявую голову из воды, в надежде вдохнуть глоток чистого воздуха, но, Сита, запутавшись в остатках материнского сари с шумом упала на сестру и придавила все ее существо. Долго сестры барахтались в мутных водах Ганги, каждая из них в тот момент мужественно боролась за свою жизнь. В это время, на берегу, в тени бамбука, Митрофан наблюдал за действом, он не знал, что сестры тонут и им надо помочь, он думал, что эта очередная пляска посвященная воде, илу, речному песку и ракушкам. Наконец Кита выбилась из сил, захлебнулась и утонула... Сита ничего не могла поделать- материнское сари было широким, длинным и крепким, оно навсегда связало сестер... И Кита мертвым грузом утащила Ситу на дно...

Митрофан подождал минуту-другую, понял, что девочкам настал конец, спел подходящую по случаю песню, порыдал немного над покойницами, снял с них дорогое материнское сари, хорошенько его просушил и побежал на рынок, где заключил (как тогда ему показалось) удачную сделку.

С самых пеленок Митрофанушка мечтал уехать в сказочную страну - Африку. Удачно загнав сари он купил билет на проходящего слона до любимой страны, но в дороге слон устал, заболел и сдох. Романтику пришлось пересесть на другой транспорт - на верблюда, но и здесь ему не повезло, где-то в Кыргызстане его обманули и обокрали злые кыргызы. Они вытащили у мальчика всЁ: деньги, драгоценности, оружие, еду, папины часы, мамины серьги и посадили на злого кыргызского скакуна, который скакал три дня и три ночи и сбросил Митрофана где-то в Сибири, около острога и сдох от холода - был лютый мороз.

Подло обманутый большими дядями, мальчишка стал жить на просторах России Матушки, но он не особо расстроился. Митрофан стал петь в переходах и тем самым зарабатывал себе на жизнь. Жил он в поселениях для каторжников. Особенно ему нравились политические заключенные, которые учили его великому и могучему.

Однажды ему не сказано повезло, он подслушал, что Африканцы (АБВГ) решили завербовать одного каторжника и увезти.

Мечта вдруг снова стала близка к осуществлению.

Бронированная кибитка увозила его в ночь.

Вскоре Митрофан Натанович очутился на Украине с названым братом Петром Ильичем Броневым. Неунывающий оптимистический настрой, заложенный с детства, помогает Митрофану и по сей день. Он поет песни на Хуторских гулянках, пишет стихи о небе и

солнце. Закончил на тройки Хуторскую школу. Кстати, благодаря песням Митро, Петр, в свое время, узнал про красну девицу Ленку Хгэрпэс, которая училась все в той же Хуторской школе.

Продукты, собираемые Петром с грядок на Пшеничном поле, Митрофан в шутку

называл - ECBALLIUM. А еще он, гуляя по Хутору, когда был сезон сбора урожая, пел: "Оо, я сажаю браанированннные агурцы, ага! На Пшеничном поле".

Прозвище получил Митрофан - PLEOMELE REFLEXA (что в переводе значит Индийская песня).

Действующие лица № :

Пчелы. Много. Предводитель - пчела Вжик.



Пчел было много. У них был лидер. Его звали Вжик. С детства Вжик был ОЧЕНЬ неординарной пчелой. Он был не такой как все: толстый, жадный, наглый, вредный и выёбывался. Много. Всегда. Проживал он, как и все пчелы Хутора, в ульях на пасеке у главного пасечника Хутора - Вениамина Липовецкого и его нервозной жены - Груни. Вжик любил пасечника Вениамина и не любил Груню. Очень. Всегда.

Утро на пасеке всегда начиналось с того, что Вжик пробирался в хату к пасечнику, примерно в 5 утра, начинал кружить над Груней и распевать ей свои жужжащие песни. Этого было достаточно, чтобы через три минуты Груня вскакивала, хватала первую попавшуюся под руку тряпку и с криком: «Шоп тебя, этакая дрянь...» начинала носиться по комнате в надежде его прибить, но, как показывал опыт, на протяжении последних двух лет ей это не удавалось. Вжик был очень быстрой, гибкой и увертливой пчелой, а Груня, наоборот, с каждым днем становилась все медлительнее и неуклюжее, что очень радовало и забавляло Вжика.

Пол шестого у Вжика начиналась УПэПэ (утренняя пчелиная планерка) и он улетал из хаты пасечника в свои улья. Пчелы просыпались, умывались, заправляли койки и вылетали на утреннюю гимнастику. После гимнастики, пчелы завтракали, а Вжик объяснял план действий на утро - новые методы и способы отравление жизни Груни...

После того, как Вениамин уходил на весь день в лес, а Груня садилась завтракать, пчелы начинали наперебой рыгать, пердеть и плевать ей в форточку. Пока одни были заняты в «форточке», другие перед окном выстраивали разные фигуры в воздухе, чаще всего надписи. С учетом того, что с раннего детства все пчелы воспитывались у интеллигентного Вениамина, они были, соответственно, культурными и развитыми, и первая надпись в воздухе была: «С добрым утром Груня!», потом... «С добрым???»... третья надпись: «Врятли...», потом разлетались врассыпную, минут на пять-десять, давая Груне перевести дух, затем собирались в полном составе и писали в воздухе «Хуй жене пасечника!». Затем каждая пчела разлеталась по своим делам: одни топтали цветы, другие таскали яйца, третьи срали в молоко, остальные валялись на лужайке, ничего не делая...

Груня ненавидела пчел.

Не в силах терпеть пчелиный беспредел, Груня несколько раз уходила от мужа, хлопая дверью, возвращалась к родителям, но пчелы находили ее и мстили: закрывали двери и замазывали окна какашками. Родителей это напрягало, поэтому они выгоняли Груню назад к мужу, заставляя перед этим отчистить окна... Она чистила, возвращалась и еще больше ненавидела...

Хуторян тоже напрягало, когда Груня уходила к родителям, т.к. пчелы, догоняя ее, выстраивали всякие неприличные фигуры и надпись «СТОЯТЬ, блять», все это сопровождалось разнобойным жужжанием, что доводило хуторян да бешенства.

К обеду из леса возвращался Вениамин, пчелы демонстративно трудились: собирали пыльцу, делали мед и незаметно срали в умывальник. Примерно с двенадцати до часу, когда Вениамин пообедав уходил в лес, пчелы накрывали поляну и у них начиналась ДэПэПэ (дневная пчелиная планерка), на которой они решали, что будут делать днем. Вжик выслушивал все варианты пожеланий пчел и составлял план действий.

Чаще всего, когда Груня, проводив мужа, сама садилась обедать, пчелы выстраивали следующие надписи в воздухе: «Приятного аппетита, Груня!», потом... «Приятного???»... и затем: «Врятли... Тебе мухи в суп насрали!», после чего все пчелы разлетались в разные стороны по своим делам: одни ворошили мусорную яму, другие грызли спеющий урожай, третьи срали в корыто с бельем, остальные валялись на лужайке, ничего не делая... Потом пчелы утомлялись и отправлялись на послеобеденный сон. Спали все, кроме Груни и Вжика. Вжик пробирался в хату, где доводил Груню до сумасшествия, тем, что громко жужжал, скреб жалом по стеклу и срал в чистую посуду.

Затем Вжик улетал.

Вечером, когда Вениамин приходил с работы и ужинал, он не узнавал свою жену, она была нервная и беспокойная и повторяла мужу одно и тоже: «Дорогой, у нас неправильные пчелы, они делают неправильный мед». Но, Вениамин, утрахавшись в лесу, не придавал этому всему никакого значения и ложился спать.

Когда начинало темнеть, пчелы ужинали и собирались на ВэПэПэ (вечерняя пчелиная планерка), на которой Вжик организовывал вечерний пчелиный досуг.

Любимой вечерней забавой у пчел было доставание Груни: одни скрипели калиткой, другие хлопали сиденьем унитаза, третьи срали в почтовый ящик, остальные валялись на лужайке, ничего не делая...

Когда на Хуторе окончательно темнело, пчелы собирались под фонарем, освещавшем площадку перед окном и выстраивали следующие надписи в воздухе: «Спокойной ночи, Груня!», потом...«Спокойной???»... И затем: «Врятли…», потом они все ломились в окна и двери хаты, скреби жалами по дереву и стеклу, срали на подоконники и крыльцо. Изрядно утомившись за день, примерно через 30-40 минут они выстраивали следующую надпись в воздухе: «Пошла на хуй, Груня. Ты как хочешь, а мы спать!» и разлетались по ульям, где с чувством, того, что день прожжжжит не зря, вырубались до утра следующего дня, пока Вжик не будил их для новых свершений...

Письмо, которое написал Ленке Хгэрпес какой-то мужчина...

Это письмо нашла при ней Систра Танька, когда Ленка поступила в местный госпиталь с глубоким физическим и духовным отравлением холодцом, который сварила Забава Медведева на День Рождения какой-то Бабе.

Письмо.

О, Свет очей моих; О, Светозарная Звезда моя; О, моя спелая Кисть Винограда, свисающая с томной лозы сада моего; О, Персик мой спелый; О, Роза моя алая; О, Тигрица моя; О, Ураган мой «Катрина»; О, бездонная Бочка красного вина моя; О, Огонь чресел моих, здравствуй!!!!!

Представь, я обнимаю тебя, смотрю в твои глаза. Затем нагибаюсь и касаюсь твоих губ... Целую... Нежно... Затем отрываюсь... И снова поцелую…А потом руками начинаю водить по твоей спине, увеличивая глубину поцелуя…Проникаю язычком в твой рот... Пожираю ртом твой... Облизываю, крепко сжимаю в объятиях… Потом спускаюсь язычком по подбородку к шейке... И начинаю неторопливо целовать и облизывать ее… Затем начинаю водить руками по твоему телу... По одежде... Запускаю руки под нее... Пальчиками прикасаюсь к твоей коже... Поглаживаю... Давая тепло...Поворачиваю тебя спиной... Продолжаю целовать шею... Начинаю ласкать твой живот... Поднимаюсь вверх... Касаюсь твоей груди... Обхватываю ее ладонями... И чуть сжимаю... Начинаю поглаживать... Массировать... Зажимаю сосочки между пальчиками... Чуть покручиваю... Глажу их... Треплю верхушку... Затем стягиваю с тебя кофточку... Начинаю целовать твои плечи, спину...Продолжаю ласкать грудь...Оттягиваю уже затвердевшие сосочки...Согреваю тебя… Одной рукой продолжаю ласкать грудь...Другой глажу твой животик...Спускаюсь ниже...Расстегиваю пуговичку на твоей юбочке...Молнию...И проникаю под неё… Поглаживаю твои трусики ладонью... Хорошо... Стягиваю с тебя юбочку... Встаю на колени... Чуть раздвигаю твои ноги... Поглаживаю твои бедра... Их внутреннюю сторону... Затем опять встаю... Целую спину... И одной рукой пробираюсь под твои трусики... Начинаю поглаживать твои губки... Чуть раздвигаю их... И начинаю водить по ним пальчиками, нащупывая бугорок... Поворачиваю тебя к себе лицом... Беру твой сосочек в рот и посасываю его... Дотрагиваюсь пальчиком до твоего бугорка... Начинаю водить вокруг него... Одним пальчиком... Другим вожу по нежным губкам... Чувствую, как они увлажняются... Как становится все жарче... Снимаю с тебя трусики... Усаживаю на стул... Чтобы ты широко раздвинула ножки... Начинаю целовать твои бедра... Поднимаюсь язычком вверх... Продолжаю ласкать тебя там пальчиками... Поглаживаю бугорок, нажимаю на него... Касаюсь язычком твоих губок... Чувствую, как ты вздрагиваешь от этого... Слышу твой еле слышный стон... Учащенное дыхание… Прохожусь язычком по твоим влажным губкам... По очереди...Затем касаюсь им твоего бугорка...Облизываю его... Продолжаю это делать... Пальчиками пощипываю твои торчащие сосочки... Беру твой бугорок в рот и нежно посасываю...Пальчиками другой руки вожу по твоим губкам... И затем проникаю в тебя одним пальчиком... Начинаю водить им внутри тебя... Затем подключаю другой пальчик... Продолжаю ласкать тебя язычком... Ты согрелась? Тебе уже немного жарко? Видишь, я делаю, что обещал... Итак... Я посасываю твой бугорок... Проникаю в твою дырочку пальчиками... Вожу ими там... Чуть растягиваю твою дырочку... Другой рукой пощипываю твои сосочки... Чувствую, какая ты горячая и мокрая... Слышу твое дыхание и стоны...И продолжаю все быстрей двигать пальцами...Все быстрей посасывать клитор... Надавливая все тверже язычком на него... Затем отрываюсь чуть от тебя... Потом беру тебя за руку, поднимаю и подвожу к столу… Целую тебя страстно в губы.... Ты нагибаешься, опираясь руками о стол...Раздвигаешь ножки...Я достаю свой член...Провожу им по твоей попке...Между ягодиц...До твоей киски...Ты чувствуешь, как тебя касается нежная натянутая кожа головки...Я дотрагиваюсь им до твоей киски...Начинаю им ласкать тебя...Водить по губкам...Касаться головкой твоего клитора... Нажимать на него головкой...Затем снова тереться... Приставлю головку члена к краешку твоей дырочки... И чуть в тебя войду... Чтобы только головка оказалась внутри тебя.... А потом выйду...Опять чуть войду...И выйду...Продолжу тереться о твою киску... Сжимаю рукой твою грудь...Глажу твою спину... Затем снова войду в тебя... Медленно... Продвигаюсь все дальше внутрь тебя... Начну двигаться внутри тебя... Проникая на всю длину... И вынимая почти всего его... Затем увеличу темп движений... Шлепну тебя слегка по попке ладонью... Возьму руками за талию... И начну двигать ими тобой, помогая себе... Еще увеличу темп... Буду двигаться в тебе быстро... Ты услышишь мои стоны... Будешь чувствовать, как я двигаюсь в тебе... Ощущая жар... Напряжение... Приближение чего-то... Мой темп будет просто бешеным... Я почувствую, как ты часто дышишь... Как начнут сокращаться твои мышцы... Чуть сдавливая мой член... Услышу твой стон... Буду двигаться с силой... С напором... Ты будешь чувствовать мои бедра с каждым движением... Наконец, я больше буду не в силах сдерживаться... Ты услышишь мой стон... Почувствуешь, как мой член подскакивает внутри тебя с каждым выбросом... Как я его вталкиваю в тебя... Мощно... Затем я поцелую твою спину... Выйду из тебя... Поверну тебя к себе лицом... Посмотрю в твои глаза... Обниму, прижму к себе... И нежно поцелую...



Спокойной ночи, моя ненаглядная!

Твой, пупсик.

Аааааххх…..Ммммм…АаАа………..